«…западноевропейская цивилизация в XVII в. приходила в Москву прежде всего в польской обработке, в шляхетской одежде. Впрочем, сначала даже не чистый поляк приносил её к нам. …Западнорусский православный монах, выученный в школе латинской или в русской, устроенной по ее образцу, и был первым проводником западной науки, призванным в Москву».(В.О. Ключевский)
Европейская цивилизация впервые явилась в Московию в образе западнорусского монаха, выученного в иезуитской коллегии. Современная российская общественность не готова признать, что в XVII веке Белорусь и Украина стояла в культурном отношении выше русского хартленда. Если пролистать школьные и университетские учебники русской истории, складывается впечатление, что греческая и византийская традиция была ключевым и едва ли не единственным источником формирования российской культуры – вплоть до самых петровских реформ. Все прочие её истоки довольно жестко цензурированы, и в наибольшей степени это касается влияния Западной Руси. Петр, действительно, прорубил окно в Европу, но в Европу северную и протестантскую. Задолго до Петра Россия уже была соединена с Западной католической Европой, через посредство Речи Посполитой, Украины и Белоруси. Так что европейская цивилизация впервые явилась в Московию при западнорусском посредничестве и в западнорусской обработке. Замалчивание украинского и белорусского пластов российской истории доходит иногда до прямого подлога. Например, история церковного раскола XVII века, связанная с культурной экспансией Украины и Белоруси в Московию подменяется полуфиктивной историей рецепции византийского наследия. В реальности же XVII и первая половина XVIII веков проходят под знаком культурной колонизации Западной Русью, территорий, ныне составляющих Россию. За разговорами о тысячелетней православной цивилизации у нас забывают, на каком чудовищно низком уровне находилась эта цивилизация в Московии. Достаточно сказать, что к 1600 году в формально православной стране не было ни одного православного учебного заведения – не говоря уже о светских. Первые православные и светские школы в восточнославянском мире возникают в конце XVI века на территории Речи Посполитой, причем создаются они по образцу польских католических школ и прежде всего – иезуитских коллегий. Первым восточнославянским университетом стала основанная в 1576 году на территории нынешней Украины Острожская академия, костяк преподавательского состава которой составляли бывшие профессора Краковского университета. Именно в Острожской типографии Иван Фёдоров напечатал первую Библию на церковнославянском языке. Первым же собственно православным учебным заведением стала Львовская братская школа (1570-1580-е годы). Впоследствии, один из её выпускников, Иов Борецкий, основал в 1615 году Киевскую Братскую школу, а другой – Пётр Могила в 1631 – училище при Киево-Печёрской лавре, после чего обе киевские школы объединились в 1632 в Киево-Могилянскую школу, впоследствии, академию. Уставы всех вышеперечисленных школ были построены по образцу уставов иезуитских коллегий, что неудивительно, учитывая доминирование иезуитов в образовательной системе Польши и Центрально-Восточной Европы в целом. Сын первого ректора Острожской академии Мелетий Смотрицкий, автор первой грамматики церковнославянского языка, был выпускником Виленской иезуитской коллегии. Из пяти униатских митрополитов Киевских, Галицких и всея Руси в период перед Переяславской радой трое закончили иезуитские коллегии, один – Краковский университет, а последний – греческую униатскую коллегию в Риме. Из четырех православных митрополитов Киева с момента восстановления кафедры в 1620 году и до Переяславской рады, один окончил Острожскую академию, двое – Львовскую братскую школу, причём один из них, Пётр Могила, учился и в католических университетах. Последний – Сильвестр Косов, закончил сначала Киевскую братскую школу, а затем – иезуитскую коллегию в Оломоуце.Как мы видим, верхушка церковной иерархии Западной Руси XVI-XVII веках получила образование либо непосредственно в католических, часто иезуитских учебных заведениях, либо – в православных школах, созданных по образцу иезуитских коллегий. Распространенной практикой был переход в униатство с целью получения образования у иезуитов: последующее возвращение в православие и покаяние почти гарантировали блестящую церковную карьеру. Еще раз заметим, что в течение всего описываемого периода в Московском царстве ещё нет ни одного задокументированного учебного заведения. Не следует думать, что через Западную Русь в Московию проникала исключительно латинская учёность. Греки, такие как Константин Корнякт, сыграли значительную роль в становлении Львовского православного братства, здесь же, во Львове, был написан и первый учебник греческого на церковнославянском. Не только западная католическая, но и греческая православная культура проникала в Московию через Западную Русь. Неудивительно, что сосуществование Московии с единоверной и неизмеримо более образованной Западной Русью (а также Польшей) привело, в конечном счете, к коллапсу старомосковской традиции и культурной колонизации Московии. Этот процесс начался еще до присоединения Левобережной Украины к московскому государству.Ещё в 1649 году Алексей Михайлович приглашает в Москву для «справы» Библии, т.е. для перевода с греческого и последующего издания, ряд преподавателей Киево-Могилянской академии, в т.ч. Епифания Славинецкого, Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого, первый из которых, предположительно, учился и в католических учебных заведениях. Помимо Библии учёные издали в Москве целый ряд богословских и светских текстов: Катехизис киевского митрополита Петра Могилы, церковнославянскую грамматику львовянина Мелетия Смотрицкого, тексты по политике, педагогике, медицине, первые в Московии учебники греческого и латыни, сборники античной литературы и т. п.Епифаний Славинецкий, как мы читаем у Платонова, «занимался переводами текстов св. отцов, составлял проповеди, сочинял жития, выступал с учёно-каноническими справками по разным вопросам церковной жизни и был редактором соборных «деяний» (протоколов) и определений московской церкви, а также переводов подобных же текстов восточных церквей. В его лице московская церковь имела сведущего эксперта по всем вопросам, возникавшим тогда в шумной и тревожной жизни церковно-общественной». Любопытно, что эти же книжники издают в Москве «Кириллову Книгу» виленского богослова Стефана Зизания и «Книгу о вере» киевского митрополита Гедеона Четвертинского – две будущие святыни старообрядцев.В 1649 году окольничий царя Ф.М.Ртищев перевёз в Андреевский монастырь около тридцати монахов из Киево-Печерской лавры и других украинских монастырей и организовал там школу для перевода на русский иностранных книг, а также обучения древним языкам. Уже к середине века московские и провинциальные монастыри, такие как, например, Дудин монастырь на Оке, оказались переполнены выходцами из Украины и Белоруси, многие из которых прошли через Киево-Могилянскую школу. Однако всё это было лишь предвестием масштабной украинизации, начавшейся после Переяславской рады. Присоединение Левобережной Украины к России привело к тому, что в составе Московского государства оказался регион, гораздо более культурный и образованный, чем центральные области страны, впитавший в себя семена латинской образованности и переложение иезуитской культуры. Современная российская общественность ещё готова признать, что в XIX в. Польша или Финляндия стояли в культурном отношении выше русского хартленда, но для неё невыносимо признать то же самое – в отношении Украины XVII века.Присоединение Украины стало ключевым событием для церковной реформы патриарха Никона. С одной стороны, оно придало ей необходимый импульс: разногласия в обрядах между Московией и Украиной должны были быть устранены, а сами обряды унифицированы – причём выбор был сделан в пользу обряда украинского. С другой стороны, присоединение Киева облегчило иммиграцию украинских священников, которые и составили кадровый костяк церковной реформы. Сама идея регламентирования обрядности, по-видимому, была почерпнута из украинского опыта. Незадолго до описываемых событий, киевский митрополит Пётр Могила, проводит реформу богослужения, унифицируя богослужебную литературу и обязав священников пользоваться «Служебником» за его собственным авторством. До этого в Московии (а в более ранний период – и в восточнославянских землях в целом) не было единства в понимании того, что именно является богослужебной литературой: к ней относили не только Евангелия, но даже, например, произведения Иосифа Флавия. Итак, триггером для церковной реформы была книжная «справа», проведённая киевскими монахами. За ней последовали и другие нововведения по украинскому образцу, например, замена прежнего унисонного пения на киевское многоголосное. Далее патриарх Никон вводит обычай читать в церквях проповеди собственного сочинения, к чему и призывает приезжих киевских монахов. Естественным образом, московская версия церковнославянского языка вытесняется киевской.Роль греков в церковной реформе не столько преувеличивается, сколько неверно интерпретируется. Действительно, реформу легитимировали своим авторитетов греческие восточные патриархи – в её основу легли греческие тексты. Однако её фактическими идеологами и исполнителями были украинцы латинской культуры. Единственным «греком» среди всех реформаторов был Арсений Грек – киевлянин, учившийся в Италии, где и принял католицизм, в чём, по традиции, впоследствии раскаялся.Не следует считать, что конфликт между никонианами и старообрядцами – это борьба между «украинцами» и «русскими» (как утверждал, например, князь Н.С.Трубецкой). Старообрядчество тоже в немалой степени восходило к украинской и белоруской традиции: в числе старообрядческих вероучительных книг числятся напечатанный в Острожской типографии «Апостол», из Кутеинской в Орше – «Диоптра», упомянутые выше «Кириллова книга» и «Книга о вере» и т.д. и т.п. Конфликт Никона с царём и его низложение не могли развернуть вспять уже начавшийся процесс украинизации московской церкви. Преемником Никона на посту патриарха Московского стал бывший монах Киево-Межигорского монастыря Иоаким. В 1686 году иерусалимский патриарх Досифей убеждал царей Ивана и Петра, чтобы «в Москве сохранен бе древний устав, да не бывают игумены или архимандриты от рода казацкого, но москали».Единый поток украинизации, а, следовательно – полонизации и европеизации московской культуры вовсе не ограничивался церковью. Он затронул и царский двор: например, учителем детей Алексея Михайловича стал Симеон Полоцкий, человек со стандартной для русских интеллектуалов того периода биографией: белорус, выпускник Киево-Могилянской школы, учёба в Виленской иезуитской коллегии и переход в униатство, возвращение в православие и покаяние и, наконец – блестящая карьера в Московии. Симеон, виднейший московский литератор эпохи, научил будущего царя Фёдора Алексеевича и царевну Софью польскому, латыни и стихосложению. Он же был и одним из крупнейших борцов с расколом.Как пишет Н.С.Трубецкой: «Вся русская риторика … как церковная, так и светская, восходит именно к этой украинской традиции, а не к традиции московской, которая так и погибла окончательно, не оставив о себе других свидетельств, кроме указаний, извлекаемых из произведений расколоучителей вроде Аввакума». Ещё в большей степени всё это касается драматической традиции – её в Москве попросту не было, и она была целиком заимствована из Западной Руси. Даже негативно оценивавший влияние западных книжников Трубецкой вынужден был признать, что в XVII-XVIII веках «украинизация оказывается мостом к европеизации». Архиепископ Черниговский Лазарь Баранович написал Фёдору в посвящении своей книги, изданной на польском: «Издах же [книгу] языком польским, яко писах в то время, егда поляки от имени твоего царского к скипетру коруны польские молити помышляху да крепчайше союз мирного соединения укрепят. Издах языком ляцким: известен бо есмь, яко царевич Феодор Алексеевич не точию нашим природным, но и ляцким языком». По-польски читала и Софья. В этот период польский превращается в придворный язык, а дворянская культура всё больше напоминает шляхетскую (у поляков позаимствовали и сам термин «шляхетство», который был общеупотребительным вплоть до конца XVIII века): московская шляхта рядится в польский костюм, заражается страстью к гербам, портретам, генеалогии по польскому образцу и т.д. Польской была вся светская культура Москвы этого периода. Именно в эту эпоху создается самая ранняя версия русской историографии, которая, как и следовало предположить, оказывается дословным и некритическим восприятием польской национальной мифологии. Речь идёт, прежде всего, о сарматском мифе. Подобно тому, как французская знать возводила себя к троянцам, английская – к норманнам, а испанская – к готам, польские шляхтичи мнили себя потомками сарматов. Культурная элита Московии, состоявшая из этнических украинцев и белорусов, механически перенесла этот миф на московскую почву.Автор «Синопсиса»(первого учебника истории) Иннокентий Гизель, ректор Киево-Могилянской школы, объявил потомками сарматов всех восточных славян. «Ликуй Россия, сарматское племя!» – восклицал Симеон Полоцкий в своей поэме «Орёл Российский», посвященной Андрусовскому перемирию с Польшей. Петровские реформы ознаменовали собой поворот вектора российской истории с католического Запада на протестантский Север: из дальней периферии католического мира Россия превращается в дальнюю периферию мира протестантского (что видно хотя бы по династическим бракам XVIII-XX веков – русские императоры женились только на протестантских принцессах).Однако всё это касается только светской жизни, церковное же управление оказывается вотчиной выходцев из Западной Руси, влияние которых только усиливается. Так, первые шесть первенствующих членов Священного синода до 1757 года были уроженцами Речи Посполитой или гетманства и выпускниками киевских учебных заведений. Характерно что двое первых в этом ряду – Стефан Яворский и Феофан Прокопович (составитель «Духовного регламента»), после окончания Киево-Могилянской академии, повторили путь Симеона Полоцкого, приняв Унию и закончив иезуитские коллегии (после чего покаялись и получили высокие должности в Москве).По подсчётам историка С.Сергеева, в 1722 году в Синоде заседало пятеро украинцев и четверо русских. К 1725 году это соотношение возросло до 5:2, а к 1751-му – до девяти украинцев на одного великоросса. Из 127 архиеереев в 1700-1762 годах 70 были украинцами или белорусами. С этим связан указ Елизаветы Петровны от 1754 года «чтобы Синод представлял на должности архиереев и архимандритов не одних малороссиян, но и из природных великороссиян». Расклад изменился ко временам Петра III и Екатерины II, когда культурное превосходство Украины было уже во многом утрачено, а растущая мощь российского бюрократического государства не позволяла ему мириться с привилегиями украинцев. За отменой украинской таможни последовало упразднение Гетманщины, а впоследствии – и Запорожской сечи. Во второй половине XVIII века период западнорусского доминирования в русской культуре и церкви завершился. Ему на смену пришла эпоха принижения и обесценивания украинской и белорусской культуры и их вклада в русскую и тотального игнорирования вклада польского. Латинское и католическое происхождение русской культуры не являются секретом для профессиональных историков, но для общественного сознания подобные идеи неприемлемы. Сейчас уже мало кто помнит, что европейская цивилизация впервые явилась в Московию в образе западнорусского монаха, выученного в иезуитской коллегии.
Таким образом, Христианство, как синтетическая религия, была навязана на Руси в 17 веке и «интегрирована» в православие.
В этом видео вы увидите реальные основы современного христианства.
